Ключи к миру на Ближнем Востоке — в руках Москвы

Конфликт между Израилем и Ираном вновь вышел из-под дипломатического контроля. Обмен ракетными ударами, атаки на инфраструктуру, гибель людей и, главное, воинственная риторика противоборствующих сторон — всё это создает впечатление надвигающейся большой войны на Ближнем Востоке. Международное сообщество в очередной раз оказывается перед выбором: эскалация или дипломатия. На первый взгляд может показаться, что ключевая фигура в этом процессе — Дональд Трамп, активно комментирующий происходящее и настаивающий на своей способности принести мир.

Однако по мере того, как эскалация развивалась, становилось всё очевиднее: центр сдерживания кризиса находится не в Тегеране, не в Иерусалиме и не в Вашингтоне. Реальные механизмы сдерживания проходят через Москву.

Стоит обратить внимание: Дональд Трамп, претендующий на роль миротворца, охотно и подробно рассказывает о своих звонках и переговорах. Но каждый раз, когда наступает момент истины, в центре внимания оказывается одно и то же имя — Путин. И это явно неслучайно.

На первый взгляд это может показаться парадоксом: как страна, втянутая в полномасштабный европейский конфликт, способна играть роль посредника на Ближнем Востоке? Но ответ лежит на поверхности: Россия располагает широкой сетью политических и военных связей, устойчивым техническим присутствием и, что особенно важно, определенным уровнем политического доверия сразу у трех ключевых сторон — у Ирана, у Израиля и, как бы это ни звучало удивительно, у части американского истеблишмента. Именно поэтому дипломатическая активность Кремля остается не только стабильной, но и усиливается в периоды глобальных кризисов.

В последние недели Дональд Трамп неоднократно и публично заявлял, что способен «договориться» с Ираном и Израилем, хотя когда-то он столь же уверенно заявлял о своей способности в течение одного дня прекратить конфликт между Россией и Украиной.

Однако за риторикой, обращенной скорее к внутреннему электорату, скрывается вполне конкретная дипломатическая активность, причем направлена она не столько на европейских союзников, сколько на Кремль.

В разгар ближневосточной эскалации Трамп неоднократно связывался с Владимиром Путиным. Один из таких разговоров, по сообщениям, длился почти час и состоялся буквально накануне ответной атаки Ирана на Израиль. И именно Путин провел отдельные телефонные беседы — с премьер-министром Израиля Нетаньяху и президентом Ирана Пезешкианом. Факт синхронного диалога с обеими сторонами — Израилем и Ираном — указывает на возможность Москвы выступить медиатором в кризисе.

Как результат: уже через сутки МИД Ирана неожиданно выступил с заявлением о возможности возвращения к переговорам по ядерной сделке. В контексте международной дипломатии такие совпадения крайне редки — и почти всегда говорят о закулисных согласованиях.

Всё это лишь подтверждает очевидное: Россия уже давно не внешний наблюдатель, а полноправный участник ближневосточного урегулирования. Именно через нее проходят неформальные сигналы, именно к ней обращаются в моменты предельного напряжения, когда необходим сдерживающий механизм.

Военная операция Израиля, стартовавшая под лозунгом предотвращения иранской ядерной угрозы, на практике оказалась куда более ограниченной, чем ожидалось. Были поражены системы ПВО Ирана, ряд стратегических объектов ядерной инфраструктуры, военные склады, отдельные участки нефтяной инфраструктуры, а также уничтожены некоторые иранские военные и ядерные специалисты. Однако ключевые цели — подземный ядерный центр в Фордо и хранилище высокообогащенного урана в Исфахане — остались нетронутыми.

Формально это объяснялось технологическими ограничениями: Израиль не располагает средствами доставки и сверхтяжелыми боеприпасами, необходимыми для поражения глубоко зарытых и защищенных целей. Кроме того, Иерусалим не был заинтересован в риске радиационного заражения, поэтому, в частности, не подверглась атаке атомная электростанция в Бушере. Но настоящая причина, по мнению многих наблюдателей, лежит глубже: США отказались предоставить Израилю стратегические бомбардировщики, несмотря на неоднократные запросы со стороны израильского руководства.

Сразу бросается в глаза: несмотря на резкую антииранскую риторику, Трамп на деле последовательно избегает прямого вовлечения США в военные действия. Он отклонил израильский план ликвидации аятоллы Али Хаменеи, не дал разрешения на передачу тяжелой авиации и фактически затормозил израильские планы по нанесению ударов по объектам в Фордо. И тут есть одно обстоятельство, которое становится всё более очевидным: перед каждым значимым решением Трамп звонит Путину.

Параллельно Иран, несмотря на громкие угрозы «ответить всей мощью» чуть ли не всем странам региона, оказывающим помощь Израилю, в итоге ограничился ударами исключительно по израильским целям. Пока Тегеран не пошел на атаки по американским базам, не перекрыл судоходство в Ормузском заливе и не нанес ударов по энергетической инфраструктуре региона — хотя такие возможности у него есть.

Поведение обеих сторон — и Ирана, и Израиля — демонстрирует, что они действуют не исключительно по собственной инициативе, а в рамках сдерживающей внешней логики. И эта логика, как становится всё более ясно, формируется не в Брюсселе и не в Нью-Йорке, а в Москве.

Именно Россия сегодня оказывается той стороной, с которой консультируются все ключевые участники конфликта: и Вашингтон, и Иерусалим, и Тегеран. Косвенным признанием этого факта стали заявления самого Дональда Трампа о «многочисленных звонках» и о своей готовности «воспользоваться посредничеством Путина». Это уже не просто вежливый дипломатический реверанс, а признание фактического политического веса Москвы в решении данного кризиса.

В самый острый момент израильско-иранского конфликта США приняли крайне резонансное и симптоматичное решение: перебросить системы противовоздушной обороны с Украины в страны Персидского залива. Речь шла о батареях Patriot и по меньшей мере одной установке THAAD, ранее переданных Киеву для защиты украинской инфраструктуры. Пентагон объяснил этот шаг необходимостью «немедленно усилить защиту американских военных объектов» в Ближневосточном регионе.

Однако сам факт, что системы ПВО были изъяты именно с территории Украины, а не со складов в Европе или США, говорит о многом. Это означает, что либо американские резервы на исходе, что маловероятно, либо США демонстративно показывают Украине, что Киев больше не может рассчитывать на первоочередное снабжение. В политическом контексте это означает следующее: Украина утрачивает статус безоговорочного приоритета во внешней политике США, а ближневосточный вектор всё активнее выходит на первый план американской повестки.

На этом фоне всё более заметным становится охлаждение личных и политических отношений между Дональдом Трампом и Владимиром Зеленским. Президент США больше не скрывает раздражения — в его выступлениях регулярно звучат намеки на «наглость Киева», «неблагодарность» и даже «коррупционные риски».

Сложившаяся ситуация всё отчетливее указывает на сдвиг внутри американского политического класса. Всё громче звучат призывы к пересмотру союзнических обязательств, включая поддержку Украины. И именно на этом фоне у Кремля вновь появляется пространство для дипломатического маневра. США, стремясь добиться от Москвы сдержанности на Ближнем Востоке, готовы идти на определенные уступки — и, как показывает практика последних недель, начинаются они именно с Украины.

На первый взгляд израильско-иранская эскалация и украинский конфликт — это две параллельные истории. Но они глубоко взаимосвязаны, особенно в логике современной геополитики. Вашингтон ведет переговоры на всех фронтах и ищет компромиссы где может. Чтобы добиться от России стратегического сдерживания Ирана, Трамп и его окружение готовы торговаться — и одной из главных «монет» в этом торге становится Украина.

Также нельзя сбрасывать со счетов энергетическую составляющую. Стабильность на мировых нефтяных рынках важна и для России, и для Америки. Обе страны не заинтересованы ни в обрушении цен, ни в их резком росте. Сценарий контролируемой нестабильности — удобен для всех: он позволяет маневрировать, не выходя за пределы допустимого. А кто способен удерживать этот баланс? Только тот, кто одновременно имеет рычаги влияния на Иран и поддерживает прямой канал связи с Израилем. Это точно не Брюссель и уж тем более не ООН. Это — Москва.

Именно поэтому, когда США ищут способ ограничить иранский ядерный потенциал, избежать масштабной ближневосточной войны и при этом не втянуться в нее самим, они не обращаются к европейским столицам. Они звонят в Кремль. Это может происходить без публичных пресс-конференций и заявлений, но именно там сегодня выстраивается архитектура пределов допустимого в регионе.

Мир стремительно переходит в фазу многополярности, где привычные дипломатические механизмы утратили былую эффективность. США уже не могут действовать в одиночку, а Европа не в состоянии обеспечить стабильность даже на собственных границах. В этих условиях Россия, несмотря на военные, экономические и политические издержки, остается единственным игроком, к чьей позиции прислушиваются одновременно в Иране, в Израиле и — пусть не всегда охотно — в Вашингтоне.

Сегодня, когда ракеты всё еще падают на цели в Иране и Израиле, а Дональд Трамп говорит о «мирных инициативах», важно не обманываться риторикой. Политика — это не лозунги. Это искусство баланса, способности договариваться, давления и своевременного молчания. Пока мир вслушивается в заявления Трампа, Ближний Восток внимательно следит за действиями Путина. Не из вежливости, а по необходимости. Не стоит забывать: кто действительно хочет урегулировать ближневосточный вопрос — будет говорить с Москвой.