«Мы на грани рецессии». О чем говорили Набиуллина, Решетников и Силуанов

Любовь к экономике, риски рецессии, охлаждение или похоладание и музыка вместо ключевой ставки — главные заявления чиновников финансово-экономического блока на Петербургском международном экономическом форуме (ПМЭФ-2025)

Почему экономика предложения буксует

Глава комитета Госдумы по бюджету и налогам Андрей Макаров: «О переходе на экономику предложения на [Петербургском] форуме президент говорил в 2023 году. Сегодня у нас 2025-й, то есть два года прошло. Причем тогда же звучали слова о необходимости структурной перестройки экономики. Я просто повторяю, два года. Вот ощущение — может быть, оно ошибочное, но оно не только у меня, что экономика предложения пока, ну, как бы, помягче сказать, немножко пробуксовывает. Товаров стало меньше, цены растут, качество падает».

Министр экономического развития Максим Решетников: «С одной стороны, во многом [экономика предложения] пошла. Можно привести пример реализации достаточно крупных проектов, программ, которые были поддержаны бюджетом и которые были запущены. Новый инвестиционный цикл в промышленном комплексе, соответственно, новые инвестиции в туризме, те же нацпроекты технологического лидерства.

С другой стороны, мы понимаем, что экономика предложения, это в том числе и в первую очередь инвестиции. Понятно, что все это сейчас попало на период очень жесткой денежно-кредитной политики, и ясно, что предприятия без поддержки, вернее, за пределами программ поддержки инвестировать не очень хотят, но, может быть, единственным исключением является ВПК (военно-промышленный комплекс). Существенное расширение спроса ВПК привело к росту инвестиций и росту активности там. В дальнейшем ситуация будет нормализовываться по мере нормализации денежно-кредитной политики.

Мы должны, мне кажется, тоже здесь понимать, что сложная машиностроительная техническая продукция с большими НИОКР (научно-техническими и опытно-конструкторскими работами) очень сильно зависит от уровня процентных ставок. Причем зависит дважды. Первое, это длительный цикл изготовления, все проценты на инвестиционной стадии по сути закладываются в стоимость продукции. Второй момент — никто локомотивы сейчас ни у нас, ни в мире, на споте не покупает: то есть никто не достает деньги и не покупает железнодорожный локомотив. Все покупают это в рассрочку. И там тоже стоимость денег.

Почему, например, нам сейчас очень тяжело на внешних рынках? По большому счету мы их для себя закрыли. На 15–20% наш локомотив конкурентоспособнее при выходе с завода, но когда, например, в китайский локомотив добавляют китайские деньги на период до 70 лет, мы те же 20% проигрываем, потому что у нас деньги дорогие».

Председатель Банка России Эльвира Набиуллина: «Два года назад у нас были очень низкие ставки, вы помните. А тогда что закрывало рынок для локомотивов наших?»

Максим Решетников: «Тогда, кстати, между прочим, очень неплохо шли переговоры и достаточно большой объем техники мы на тот момент продали, но в то же время там были ограничения по длине денег — раз, и второй момент, к сожалению, прошли 2022–23 годы, и многие вещи пришлось перепроектировать».

Есть ли переохлаждение в экономике

Министр финансов Антон Силуанов: «Я бы сказал, что похолодание, но за похолоданием всегда приходит лето».

Андрей Макаров: «Коллеги, представляете, насколько была бы лучше погода, если бы Гидрометцентр тоже передали в большой Минфин».

Максим Решетников: «По цифрам у нас охлаждение, но все наши цифры — это зеркало заднего вида. По текущим ощущениям бизнеса и по индикаторам, мы в общем уже, мне кажется, на грани перехода в рецессию».

Андрей Макаров: «А не свалимся? Вы как министр экономики, скажите что-то оптимистичное. А то сейчас во всем интернете будет: «Решетников предсказал, что мы свалимся в рецессию».

Максим Решетников: «Я не предсказал. Я сказал, что мы стоим на грани. Дальше все зависит от наших решений».

Эльвира Набиуллина: «Другими словами, это выход из перегрева. <….> Вот экономика спроса у нас росла, а экономика предложения отставала, оттуда перегрев и инфляция, это достаточно просто».

Нужна ли новая модель роста

Эльвира Набиуллина: «Когда в 2008 году я говорила [об исчерпании модели экономического роста], это было во время мирового экономического кризиса, до этого модель экономического роста России была построена на том, что в начале 2000-х годов цены на нефть были не просто высокие, они постоянно росли. Плюс у бизнеса была возможность финансировать инвестпроекты за дешевое привлечение ресурсов из-за рубежа. Но эта модель к тому времени себя исчерпала.

Сейчас, когда Максим Станиславович (Орешкин. — РБК) говорил об исчерпанности предыдущей модели экономического роста, я здесь с ним тоже согласна, он уже говорил о том, что мы росли два года достаточно высокими темпами из-за того, что были задействованы свободные ресурсы, рабочая сила. Посмотрите, как у нас упала безработица. Мы этот резерв во многом использовали, и многие компании просто столкнулись с дефицитом рабочей силы. Это незадействованные производственные мощности, освободились ниши — ушли западные компании, [было] импортозамещение.

Добавлю к этому и ресурсы накопленные бюджета ФНБ (Фонда национального благосостояния), который на инвестиции тратится. Это и запас капитала банковской системы, который был основой для ускоренного кредитования. Но нам надо понимать, что многие из этих ресурсов действительно исчерпаны и нам надо думать о некоторой новой модели роста. <.> Это переход на новый технологический угол. Кстати, производительность труда мы ставим всегда во главу угла — и в 2008-м, и в 2009-м, это вечные рецепты. Но они от этого не становятся неправильными».

Максим Решетников: «Мне кажется, что система не совсем линейная: нолик-единичка. <…> Тот же рынок труда, мы в принципе в 2023–24 годах уже росли в условиях очень низкой безработицы. Стилистически спорить — там было 2,8, а стало 2,3%, это примерно один и тот же дефицитный рынок труда. Но при этом мы росли в этом рынке труда на 4%. <…> Надо добавлять скорее новые факторы [роста. — РБК] а не выкидывать.

Вопрос смены — это всегда что-то выкинуть и что-то новое поставить, но у нас как правило это все заканчивается тем, что что-то новое, что мы пытаемся поставить, не работает, и мы очень долго восстанавливаем старое. Преемственность должна быть, без революций.

<...> Побольше настойчивости в реализации старых идей — понимаете, а то мы старые до ума не довели — давайте их выбросим и новыми займемся».

Антон Силуанов: «Друзья, мы живем в таком сложном мире сейчас. В сложном мире Россия растет на 4 с плюсом процентов. Нас везде окружили ограничениями, санкциями. И вы говорите о смене модели. <…> Самое главное, мы должны сейчас делать упор на свой технологический суверенитет, что и делали последние годы. И это дает свой результат, потому что какие-то компании уходят, какие-то проявляются. И значит, наша модель сейчас работает».

Почему сдвигается финансирование новых проектов

Антон Силуанов: «Переход к новым национальным целям и к реализации новых национальных проектов абсолютно прошел бесшовно. Деньги выделены. В 2019 году, как вы говорите, долго раскачивались. Сейчас все идет без раскачки, сейчас все идет по накатанной, что называется, в тех темпах, которые соответствуют нашим [планам]».

Андрей Макаров: «Я помню ваше выражение лица, когда в прошлом году выяснилось, что на национальные проекты за трехлетку из бюджета выделяется в два раза больше, чем на все шесть лет предыдущих национальных проектов. То есть все выделено? Лицо было так себе, кстати».

Антон Силуанов: «В два раза больше объем действительно: было в год примерно 3 трлн, сейчас 6».

Андрей Макаров: «Посмотрите, у нас с вами нацпроект, ну, например, средства производства и автоматизации — 5,3% исполнения. А, скажем, производство инновационного транспорта — 0. Могу перечислять дальше. Но ведь даже само правительство, как я понимаю, вышло с предложением, скажем так, сократить финансирование по ряду направлений. Это вот как-то соотносится с вашим таким бравурным рапортом, что все идет классно?»

Антон Силуанов: «Главное, знаете, не сколько процентов исполнения, а результат. <…> Хотя они хорошие по национальным проектам — больше 40%, это примерно соответствует уровню исполнения бюджета по другим статьям и не хуже, чем в предыдущие годы.

<…> Действительно, по ряду проектов есть увеличение ассигнований, и мы сейчас в парламенте, когда рассматривали уточнение бюджета, приняли эти увеличения. Где-то есть и сокращение. В первую очередь, связано с тем, что у нас были связанные источники [расходы, обусловленные конкретными доходами. — РБК]. Как, например, с утильсбором. Но действительно если источники не сложились, которые мы закладывали, то, соответственно, те резервы, которые были за национальными проектами, они были, соответственно, перераспределены».

Максим Решетников: «Вы сказали про станки — сложный нацпроект, ну да, тяжело с запуском. Чем сложнее проект, тем тяжелее запускается. Но надо, тем не менее, запускать, не бросать, не снимать все деньги».

Андрей Макаров: «Я правильно понимаю, что мы не бросаем эти проекты, они просто у нас сейчас дорабатываются и сдвигаются, соответственно, деньги сдвигаются вместе с проектами?»

Антон Силуанов: «Я могу сказать, там, знаете, на самом деле были определенные запасы, которые, так сказать, не были поставлены, расставлены на полочках этого нацпроекта. Поэтому, с учетом того, что поменялась ресурсная база, уточнены проекты. Не надо здесь какой-то глубокий смысл искать. Это вопрос техники, задача по станкам будет выполнена».

Нужно ли отменять налоговые льготы

Андрей Макаров: «Мы вот с вами все время говорим о налоговых льготах. Мы когда-нибудь начнем от констатации неэффективности налоговых льгот переходить к отмене неэффективных налоговых льгот? У нас этот процесс когда-нибудь пойдет или нет?»

Антон Силуанов: «Скоро вы увидите предложения. Что такое налоговые льготы? Те же самые расходы. Мы их даже называем иногда налоговые расходы.

Во-первых, налоговые льготы, действительно...к ним меняется подход. Первое, если мы говорим про какие-то инвестиционные льготы, то давая льготу, мы требуем какого-то эффекта. А именно, льгота под инвестиции. Если ты получил 100 руб. льготы, будь добр, эти 100 руб. направь на развитие своего собственного производства.

Второе. Вы говорите: социальные льготы нельзя отменять. Я согласен что это очень чувствительный вопрос, но их нужно переформатировать  — в первую очередь семьям с детьми, людям, которые нуждаются в поддержке государства. Что всем раздавать одинаковые льготы? Кому-то нужно, кому-то нет. Поэтому нужно более адресно подходить к социальным льготам».

Максим Решетников: «Мы поддерживаем абсолютный подход, что ситуация меняется, рынок труда меняется. У нас много льгот представлено в связи с фондом оплаты труда, в том числе сейчас ситуация другая. Надо смотреть, там где у нас низкая производительность, например, в отраслях, надо ли нам предоставлять льготы, связанные с фондом оплаты труда. По сути мы тем самым дотируем малопроизводительный неэффективный труд, который крайне востребован в экономике. И с этой точки зрения пересмотр налоговых льгот является не только фактором бюджетной политики, он является еще фактором экономической политики».

Про инфляцию и любовь к экономике

Эльвира Набиуллина: «Ну, конечно (прогноз по инфляции — РБК), это расчет. Расчет, подкрепленный нашей решимостью добиваться снижения инфляции к цели. Кто-то это может называть упертостью Центрального банка, меня. Ну, настойчивость, да, более аккуратное слово.

Но, действительно, снижение инфляции важно. Важно для людей, потому что при высокой инфляции обесцениваются доходы и сбережения, и низкая инфляция — это основа для роста реальных доходов населения. Важно для бизнеса, потому что мы хотим, чтобы рост был не просто высокий в какие-то годы, мы хотим, чтобы он был устойчивый. Я сейчас не буду пускаться в дискуссии, почему, как инфляция на все это влияет. Я думаю, что это на самом деле большинству очевидно. Поэтому мы добивались и будем добиваться снижения инфляции к цели. Вот. Ну, и интуицию, наверное, тоже никто не отменял».

Андрей Макаров: «Вы ситуацию с инфляцией сравнили с девятой симфонией Бетховена…если говорить о Бетховене, то пятая симфония — более драматично звучит».

Эльвира Набиуллина: «Давайте поговорим о музыке вместо ставки! <…>»

Андрей Макаров: «Мне больше нравится второй концерт Рахманинова — послушайте, и вы увидите, что ситуацию с инфляцией второй концерт Рахманинова отражает лучше, чем Бетховен».

Максим Решетников: «Мы достигли гораздо больших успехов в борьбе с инфляцией, чем мы сейчас говорим. У нас апрель–май устойчивая инфляция 5%, последние недели показывают, что 2%. Я просто к тому, что, конечно, мы видим большой потенциал, и мы ждем».

Эльвира Набиуллина: «Видите, оказывает давление».

Максим Решетников: «Мне кажется, мы здесь все понимаем, что снижение инфляции важно. Все — нет ни одного руководителя даже отраслевого ведомства, который не понимает, что снижение инфляции — это важно, важно. Мне кажется, мы упрощаем дискуссию. У нас либо инфляция 4%, либо все, как в Турции. Мне кажется, там где-то между этими полюсами есть еще какая-то зона принятия решений, по которой мы можем обсуждать. Я просто за что: можно помимо веры в инфляцию в 4%, можно хотя бы немножко любви к экономике? Чуть-чуть. Или хотя бы отсутствие нелюбви».

Эльвира Набиуллина: «Я как бывший министр экономики, хотя наверное бывших не бывает, не меньше вас люблю экономику, поверьте».